Я удивленно моргнула.

Старк адресовал этот вопрос напрямую Танатос.

Член Высшего совета поколебалась, а затем медленно покачала головой:

— Я не встречалась с Тьмой. Она мне невидима.

— А я вижу ее, — сказал Рефаим. — Старк прав.

— Я тоже вижу, — тихо созналась Стиви Рей. — Она вьется вокруг нее, как рой насекомых, касается их и никуда не девается. — Она вздрогнула. — Это отвратительно!

— А как насчет Дракона? — спросила я. — Вокруг него тоже Тьма?

Мне ответил Рефаим:

— И да, и нет. Она следует за ним, но не обвивает его так, как остальных. — Он тяжело вздохнул. — По крайней мере, пока.

— В этом не твоя вина, — искренне сказала ему Стиви Рей. — В выборе, который делает Дракон, нет твоей вины.

— Я верю, что когда-нибудь он простит меня, — произнес Рефаим. — Пойдем, я провожу тебя на второй урок.

Мы попрощались, но я и Старк никуда не пошли, а просто остались стоять рядом с Танатос, глядя вслед Рефаиму и Стиви Рей.

— У этого парня есть совесть, — задумчиво произнесла Танатос.

— Точно, — отозвалась я.

— Значит, он не безнадежен.

— Можете сказать это Дракону? — спросил Старк.

— К сожалению, Дракону Ланкфорду придется самому к этому прийти, если смерть его Супруги не заставила его окончательно потерять себя.

— А вы думаете, это случилось? Дракон потерял себя? — спросила я.

— Да, — мрачно кивнула Танатос.

— А это значит, что Тьма может поглотить его, — протянул Старк. — А если наш Фехтовальщик отдастся Тьме, мы все окажемся в беде.

— Несомненно, — согласилась Танатос.

«Вот черт!» — подумала я.

Глава 20

Иногда бывали дни, когда Ленобии требовался перерыв, предоставляемый каждому преподавателю для планирования занятий. Обычно в этот час конюшни были свободны от учеников.

Но не сегодня.

Сегодня пятый урок, отведенный под планирование, не мог начаться пораньше и продлиться подольше.

Как только прозвенел звонок, Ленобия быстро вышла из манежа. Манежа, по-прежнему наполовину занятого недолетками мужского пола, которые размахивали мечами и пускали стрелы в мишени.

— Дайте Бонни отдохнуть часок, — сказала Ленобия Тревису, проходя мимо него. — Но не спускайте глаз с этих недолеток. Не хочу, чтобы кто-то из них раздразнил лошадей.

— Да, мэм. Некоторым из них кажется, что лошади — это большие собаки, — отозвался ковбой, бросая хмурый взгляд на недолеток. — Но это не так.

— Мне нужно передохнуть от постоянного наблюдения за ними. Даже не представляла, что лошади интересуют стольких недолеток, не занимающихся верховой ездой, — устало покачала головой Ленобия.

— Отдохните. Я переговорю с Дарием и Старком. Они должны лучше держать в узде своих подопечных.

— Не могу не согласиться, — пробормотала преподавательница верховой езды, и, удивительно благодарная Тревису, ушедшему преподать урок двоим Воинам, вышла в ночную прохладу.

Ее скамейка была пуста, тогда как здание школы бурлило жизнью. Дул необычно теплый для поздней зимы ветерок. Ленобия была благодарна за него и одиночество. Она села, расправила плечи, и сделала глубокий вдох, следом шумно выдохнув.

Ей вовсе не было жаль, что она позволила Воинам заниматься на своей территории, но к наплыву не умеющих ездить на лошадях недолеток Ленобии еще предстояло привыкнуть. Казалось, что каждый раз, когда она поворачивала голову, заблудившийся ученик с манежа входил в ее конюшни. Всего лишь за этот день она успела обнаружить там троих, словно рыбы разевающих рты при виде племенной кобылы, которой вскоре предстояло ожеребиться, а поэтому беспокойной, чувствительной и совершенно не расположенной к тому, чтобы на нее так глазели. Кобыла даже попыталась укусить одного из мальчишек, который сказал, что хотел «просто погладить лошадку».

— Как будто она большая собака… — проворчала Ленобия.

Но даже это лучше, чем глупец с третьей ступени, подумавший, что будет весело попробовать приподнять одно из копыт Бонни, поспорив с друзьями, сколько же оно весит.

Когда один из хулиганов крикнул: «Какая лапища!», Бонни испугалась, и, потеряв равновесие, рухнула на колени.

Слава Богу, она стояла на усыпанном опилками полу манежа, а не на бетоне, где могла бы ободрать колени, а то и переломать ноги.

Тревис, приглядывавший за группкой учеников, изучавших управление повозкой, быстро разобрался с возмутителями спокойствия. Ленобия улыбнулась, вспомнив, как он схватил мальчишек за воротники и швырнул обоих в кучу навоза Бонни, которая, как он утверждал, весит столь же, сколько и копыто першерона. Затем он парой поглаживаний успокоил Бонни, проверил ее колени и угостил питомицу яблочными вафлями, никогда не переводившимися в его карманах, и вернулся к группе своих учеников.

«Он хорошо обращается с детьми, — подумала Ленобия. — Почти так же как с лошадьми».

Тревис Фостер здорово помогал ей в конюшнях. Ленобия тихо рассмеялась. Неферет ждет жестокое разочарование.

Но ее смех быстро затих, вытесненный спазмом желудка, вызванным напряжением, которое одолевало ее с момента встречи с Тревисом и его лошадью.

«Все потому, что он человек, — мысленно признала Ленобия. — Я просто не привыкла к присутствию человеческого мужчины рядом».

Она успела забыть связанные с этим мелочи. Каким неожиданным может быть их смех. Как они могут наслаждаться испытанным чуть ли не впервые удовольствием, которое ей самой уже приелось, например, обычным рассветом. Как коротка и ярка их жизнь.

«Двадцать семь, мэм». Столько лет он живет на свете. Он смотрел на рассвет всего двадцать семь лет, а она — уже двести сорок. Ему предстоит встречать рассвет еще лет тридцать-сорок, а потом он умрет.

Их жизни так коротки…

У одних короче, чем у других. Кто-то даже не доживает до своего двадцать первого лета, что тут и говорить о достаточном для полноценной жизни количестве рассветов…

«Нет!». Ленобия попыталась отогнать от себя эту мысль. Ковбой не пробудит в ней эти воспоминания. Она затворила перед ними дверь в тот день, когда ее Пометили — в тот ужасный и чудесный день. И дверь не станет, не будет открываться ни сейчас или когда-либо вообще.

Неферет знала кое-что о прошлом Ленобии. Когда-то они дружили, Ленобия и Верховная жрица. Разговаривали по душам, и — как тогда думала Ленобия, — доверяли друг другу. Конечно, эта дружба была притворством. Еще до того, как Калона вырвался из-под земли и обрел место рядом с Неферет, Ленобия начала понимать, что с Верховной жрицей творится что-то неладное — очень темное и тревожное.

— Она осквернена, — прошептала Ленобия в ночь. — Но я не позволю ей осквернить меня.

Дверь останется запертой. Навеки.

Она услышала мерный стук тяжелых копыт Бонни по зимней траве еще до того, как коснулась мыслей крупной кобылы. Ленобия очистила свой разум и начала излучать тепло и доброжелательность.

Бонни приветственно заржала так низко, что ее ржание напомнило Ленобии прозвище лошади Тревиса среди студентов — «динозавр», — и преподавательница верховой езды рассмеялась.

Она все еще улыбалась, когда Тревис подвел Бонни к скамейке.

— Нет, у меня нет для тебя вафель, — улыбнулась Ленобия, поглаживая широкую и мягкую морду лошади.

— Держите, леди-босс. — Тревис кинул Ленобии вафлю, а сам сел на противоположный край кованой металлической скамьи.

Ленобия поймала угощение и протянула Бонни, подхватившей его с неожиданной для такого крупного животного деликатностью.

— Знаете, нормальная лошадь с места двинуться не смогла бы от того количества вкусностей, которое вы ей скармливаете.

— Она большая девочка и любит печеньки, — протянул Тревис.

Услышав слово «печеньки», Бонни навострила уши. Тревис рассмеялся и перегнулся через Ленобию, чтобы скормить лошади еще одну вафлю.

— Избалованная, избалованная, избалованная, — покачала головой Ленобия, но в ее голосе явственно слышалась улыбка.